Казахский эпос — на службу социалистической культуре
Казахский эпос — на службу социалистической культуре Среди многообразных памятников богатейшего устного народного творчества казахов совершенно особое место занимает эпос. И по широкому и прочному внедрению в среду слушателей и исполнителей, и по сложному образно-сюжетному строю, и по стилистической отделанности стихотворных строк они являются несомненным продуктом многовековой речевой культуры народа. В жанровом отношении многочисленные памятники казахского эпоса можно разбить на три основных группы: бьшинно-героический эпос, лирико-эпические или бытовые лирические поэмы и исторические песни и поэмы. Наиболее богато представлены былины и исторические песни. Исторические песни — продукция позднейших веков. По преимуществу они возникли в XVIII и XIX веках и воспроизводят в своей фабульной основе определенные исторические события, деяния популярных в свое время исторических героев. Примерами могут служить исторические песни о Есиме, Аблае или песни о руководителях многочисленных народных восстаний против царизма — песни о Кене-Сары, Исатае, Бекете, Жангоже и другие. Жанровые отличия исторических песен от других видов эпоса заключаются не только в историчности передачи событий, но и в особо яркой реалистической подаче материала. Включая в песню множество знакомых и подчас близких слушателю особенностей религии, социального уклада и быта, певец развертывает весь сюжет поэмы в плане, совершенно отличном от приподнято пафосных, нередко переходящих в явную утрировку приемов былины. Стилистически выдержанную историческую поэму можно легко отличить от богатырской былины по любому отрывку, содержащему динамические и статические мотивы. По описанию событий и по жизненно правдивым речевым характеристикам персонажей, и по всей сюжетной канве исторические песни приближаются к современным поэмам — произведениям индивидуальных творцов-поэтов любого народа. И недаром каждая историческая песня у казахов имеет своего индивидуального автора, первоначального слагателя этой песни. Но совершенно иную картину мы увидим при подходе к былинно-героическому эпосу. Очевидные для слушателя — читателя социально-исторические корни исторических песен, возникших во времена, когда народ вступал в полосу осознанной необходимости борьбы против колониального гнета русского империализма, не так ясны и реально ощутимы в былинном эпосе — продукте далеких веков. Однако необходимо заметить, что при всем изобилии наслоений и напластований позднейших веков, при всей затуманенности первоначальных основ былины, покрытых толстым слоем исторической пыли, все же нетрудно проследить, как историчны и эти былины в своей глубокой основе. Ясно заметна, например, историческая роль богатыря Едиге, самого старшего богатыря казахских былин, способствовавшего распаду могущества золотоордынских ханов-чингизидов в их борьбе за владычество с среднеазиатским ханом Тимуром. Также имеет, несомненно, органическую связь поход второго богатыря, Кобланды, на сказочный город Казань с покорением Казани Иоанном Грозным. Еще ярче выступает историзм казахского былинного эпоса в песне о богатыре Чоре, игравшем немалую роль в годы покорения Казани Иоанном Грозным и под именем Чора Нарыкова фигурирующем в "Истории государства российского" Карамзина. Дошедшие до нас образцы казахского былинного эпоса распадаются на две основные группы. Первая — былина о старших и вторая — о младших батырах. К первой группе относятся песни о богатырях Едиге, Кобланды, Таргыне, Чора, Камбаре, ко второй — песни об Ер-Сайыне, Алпамысе и другие. Оставаясь в пределах памятников далеких времен, возникли ли они на социальной основе чисто родового или феодально-родового уклада, или даже на основе распада вообще родовых установлений — все равно каждая из перечисленных былин ярко отражает в себе социально-классовую основу, идеологическую устремленность создавшей их социальной среды. Причем сюжетная канва этих былин всегда претерпевала изменения под влиянием верхушки господствующих слоев того или иного уклада. Поэтому мы наблюдаем в каждой отдельной былине пристрастие к героям — представителям господствующей верхушки. Этот факт активного воздействия на идеологическую направленность былин со стороны верхушечных слоев, несомненно, тормозил отражение в былинах социальных мотивов, идущих от народных низов. Но даже, несмотря на это, трудовому народу очень часто удавалось через своих сказителей и даже через слушательскую массу вносить в былины мотивы борьбы этих слоев с господами — хозяевами-ханами и баями. Убедительным примером этого могут служить куски из таких былин, как "Ер-Сайын", "Кам- бар", "Козы-Корпеш". Особого исследования требует вопрос об исполнителях, о слагателях этих песен. Между тем здесь мы имеем очень мало данных. Из перечисленных былин по поэтической, художественной ценности особо выделяются "Кобланды" и "Ер Таргын". Нам известно, что они прошли через известного эпика и талантливейшего певца Марабая. Вообще все талантливые поэты-импровизаторы XIX века имели отношение к тому или иному виду казахского эпоса. И несомненно, они не ограничивались только заучиванием наизусть готового текста, но активно вмешивались в него как поэты-творцы, как носители тех или иных классовых группировок. Об одном недавно бытовавшем среди казахов, но не записанном варианте "Кобланды" рассказывают, что он исполнялся целый месяц, настолько была велика и богата содержанием эта песня. Не меньшее время занимал также исполнением песни о Чоре в конце прошлого века поэт из рода Дулат Майкот. Очевидцы говорят, что он в течение девяти дней передавал только одно вступление к этой былине, дойдя лишь до рождения героя. Не имея записи многих талантливых песен и былин, мы, к сожалению, ничего не знаем о наиболее ранних вариантах и приемах их исполнения. Но даже при этих условиях можно смело сказать, что былинно-героический эпос казахского народа, которым располагаем мы, является неисчерпаемой сокровищницей, из которой полными пригоршнями могут черпать наши писатели и поэты. Надо отметить, что за последние годы воодушевленные М. Горьким писатели и поэты все чаще, все серьезнее берутся за собирание произведений народного творчества, за его поэтическую обработку. Мы здесь вкратце остановимся на работах московских поэтов — М. Тарковского и А. Пеньковского. Не вдаваясь пока в обсуждение деталей и особенностей их творческих методов, уверенно можно сказать, что в их лице казахский эпос впервые находит глубоко заинтересованных эпосом, чутких и талантливых художников-обработчиков. Здесь, кстати, надо подчеркнуть, что избранные ими произведения казахского эпоса представляют собой наиболее художественно ценные и яркие образцы казахского эпоса. В них широко использованы языковые метафоры, образы — яркие, оригинальные, предметные, своеобразие и богатство рифмы. Однако здесь необходимо отметить в предостережение поэтам некоторые недостатки прежних переводов. В казахской устной поэзии очень богато применяются аллитерация и ассонансы. И на этих подчеркнутых звуковых, а не словесных — как это иногда делают переводчики — повторах иногда бывает построена целая строфа, целые тирады. К этим особенностям стихотворного строя еще прибавляется (в былине чаще всего) излюбленный прием устной поэзии — единоначалие — и опять-таки не целыми словами, а слогами или повторяющимися звуками. И в целом, таким образом, получается насквозь пронизанный созвучием строй стиха на всем протяжении смежных строк. Благодаря этому совершенно иным способом (не синтаксическими параллелизмами, как это часто бывает в русских народных песнях и к чему нередко прибегали старые переводчики) здесь напевность стиха. Правда, настаивать на абсолютной передаче таких исключительно трудных и подчас просто непередаваемых на другом языке особенностей казахского стиха нельзя. Но помнить о них на протяжении всей работы и возможных случаях использовать их в своей работе совершенно необходимо. Мухтар Ауэзов
Казахский эпос — на службу социалистической культуре
Среди многообразных памятников богатейшего устного народного творчества казахов совершенно особое место занимает эпос. И по широкому и прочному внедрению в среду слушателей и исполнителей, и по сложному образно-сюжетному строю, и по стилистической отделанности стихотворных строк они являются несомненным продуктом многовековой речевой культуры народа. В жанровом отношении многочисленные памятники казахского эпоса можно разбить на три основных группы: бьшинно-героический эпос, лирико-эпические или бытовые лирические поэмы и исторические песни и поэмы.
Наиболее богато представлены былины и исторические песни. Исторические песни — продукция позднейших веков. По преимуществу они возникли в XVIII и XIX веках и воспроизводят в своей фабульной основе определенные исторические события, деяния популярных в свое время исторических героев. Примерами могут служить исторические песни о Есиме, Аблае или песни о руководителях многочисленных народных восстаний против царизма — песни о Кене-Сары, Исатае, Бекете, Жангоже и другие.
Жанровые отличия исторических песен от других видов эпоса заключаются не только в историчности передачи событий, но и в особо яркой реалистической подаче материала. Включая в песню множество знакомых и подчас близких слушателю особенностей религии, социального уклада и быта, певец развертывает весь сюжет поэмы в плане, совершенно отличном от приподнято пафосных, нередко переходящих в явную утрировку приемов былины. Стилистически выдержанную историческую поэму можно легко отличить от богатырской былины по любому отрывку, содержащему динамические и статические мотивы.
По описанию событий и по жизненно правдивым речевым характеристикам персонажей, и по всей сюжетной канве исторические песни приближаются к современным поэмам — произведениям индивидуальных творцов-поэтов любого народа. И недаром каждая историческая песня у казахов имеет своего индивидуального автора, первоначального слагателя этой песни.
Но совершенно иную картину мы увидим при подходе к былинно-героическому эпосу. Очевидные для слушателя — читателя социально-исторические корни исторических песен, возникших во времена, когда народ вступал в полосу осознанной необходимости борьбы против колониального гнета русского империализма, не так ясны и реально ощутимы в былинном эпосе — продукте далеких веков. Однако необходимо заметить, что при всем изобилии наслоений и напластований позднейших веков, при всей затуманенности первоначальных основ былины, покрытых толстым слоем исторической пыли, все же нетрудно проследить, как историчны и эти былины в своей глубокой основе.
Ясно заметна, например, историческая роль богатыря Едиге, самого старшего богатыря казахских былин, способствовавшего распаду могущества золотоордынских ханов-чингизидов в их борьбе за владычество с среднеазиатским ханом Тимуром. Также имеет, несомненно, органическую связь поход второго богатыря, Кобланды, на сказочный город Казань с покорением Казани Иоанном Грозным. Еще ярче выступает историзм казахского былинного эпоса в песне о богатыре Чоре, игравшем немалую роль в годы покорения Казани Иоанном Грозным и под именем Чора Нарыкова фигурирующем в "Истории государства российского" Карамзина.
Дошедшие до нас образцы казахского былинного эпоса распадаются на две основные группы. Первая — былина о старших и вторая — о младших батырах. К первой группе относятся песни о богатырях Едиге, Кобланды, Таргыне, Чора, Камбаре, ко второй — песни об Ер-Сайыне, Алпамысе и другие. Оставаясь в пределах памятников далеких времен, возникли ли они на социальной основе чисто родового или феодально-родового уклада, или даже на основе распада вообще родовых установлений — все равно каждая из перечисленных былин ярко отражает в себе социально-классовую основу, идеологическую устремленность создавшей их социальной среды. Причем сюжетная канва этих былин всегда претерпевала изменения под влиянием верхушки господствующих слоев того или иного уклада. Поэтому мы наблюдаем в каждой отдельной былине пристрастие к героям — представителям господствующей верхушки.
Этот факт активного воздействия на идеологическую направленность былин со стороны верхушечных слоев, несомненно, тормозил отражение в былинах социальных мотивов, идущих от народных низов. Но даже, несмотря на это, трудовому народу очень часто удавалось через своих сказителей и даже через слушательскую массу вносить в былины мотивы борьбы этих слоев с господами — хозяевами-ханами и баями. Убедительным примером этого могут служить куски из таких былин, как "Ер-Сайын", "Кам- бар", "Козы-Корпеш".
Особого исследования требует вопрос об исполнителях, о слагателях этих песен. Между тем здесь мы имеем очень мало данных. Из перечисленных былин по поэтической, художественной ценности особо выделяются "Кобланды" и "Ер Таргын". Нам известно, что они прошли через известного эпика и талантливейшего певца Марабая. Вообще все талантливые поэты-импровизаторы XIX века имели отношение к тому или иному виду казахского эпоса. И несомненно, они не ограничивались только заучиванием наизусть готового текста, но активно вмешивались в него как поэты-творцы, как носители тех или иных классовых группировок. Об одном недавно бытовавшем среди казахов, но не записанном варианте "Кобланды" рассказывают, что он исполнялся целый месяц, настолько была велика и богата содержанием эта песня. Не меньшее время занимал также исполнением песни о Чоре в конце прошлого века поэт из рода Дулат Майкот. Очевидцы говорят, что он в течение девяти дней передавал только одно вступление к этой былине, дойдя лишь до рождения героя. Не имея записи многих талантливых песен и былин, мы, к сожалению, ничего не знаем о наиболее ранних вариантах и приемах их исполнения.
Но даже при этих условиях можно смело сказать, что былинно-героический эпос казахского народа, которым располагаем мы, является неисчерпаемой сокровищницей, из которой полными пригоршнями могут черпать наши писатели и поэты. Надо отметить, что за последние годы воодушевленные М. Горьким писатели и поэты все чаще, все серьезнее берутся за собирание произведений народного творчества, за его поэтическую обработку.
Мы здесь вкратце остановимся на работах московских поэтов — М. Тарковского и А. Пеньковского. Не вдаваясь пока в обсуждение деталей и особенностей их творческих методов, уверенно можно сказать, что в их лице казахский эпос впервые находит глубоко заинтересованных эпосом, чутких и талантливых художников-обработчиков. Здесь, кстати, надо подчеркнуть, что избранные ими произведения казахского эпоса представляют собой наиболее художественно ценные и яркие образцы казахского эпоса. В них широко использованы языковые метафоры, образы — яркие, оригинальные, предметные, своеобразие и богатство рифмы. Однако здесь необходимо отметить в предостережение поэтам некоторые недостатки прежних переводов.
В казахской устной поэзии очень богато применяются аллитерация и ассонансы. И на этих подчеркнутых звуковых, а не словесных — как это иногда делают переводчики — повторах иногда бывает построена целая строфа, целые тирады. К этим особенностям стихотворного строя еще прибавляется (в былине чаще всего) излюбленный прием устной поэзии — единоначалие — и опять-таки не целыми словами, а слогами или повторяющимися звуками. И в целом, таким образом, получается насквозь пронизанный созвучием строй стиха на всем протяжении смежных строк. Благодаря этому совершенно иным способом (не синтаксическими параллелизмами, как это часто бывает в русских народных песнях и к чему нередко прибегали старые переводчики) здесь напевность стиха.
Правда, настаивать на абсолютной передаче таких исключительно трудных и подчас просто непередаваемых на другом языке особенностей казахского стиха нельзя. Но помнить о них на протяжении всей работы и возможных случаях использовать их в своей работе совершенно необходимо.
Мухтар Ауэзов
Қысқа да нұсқа. Жазылыңыз telegram - ға