Согласно древним поверьям, огонь нельзя тушить водой, в огонь нельзя плевать, нельзя наступать на оч

Согласно древним поверьям, огонь нельзя тушить водой, в огонь нельзя плевать, нельзя наступать на очаг, шагать через него. По обычаю, как только невеста переступала порог, мать жениха должна была предать огню ложку масла, после чего, нагрев свои ладони над огнем, водить ими по лицу суженой сына. Существовал ритуал изгнания «злого духа», когда огнем описывали круги над головой недомогавшего. Культ огня прослежен еще у жителей средневековых казахстанских городов. В их домах имелись специальные очаги — алтари для возжигания огня. Интересно, что культ огня сосуществовал с исламом. Куплеты бадика (бедiк), песен-бессмыслиц, исполнялись дуэтом у постели больного его сверстниками, если тот страдал от воспалительного заболевания кожи. При исполнении всех этих обрядов произносились имя аллаха, мольбы об исцелении, просьбы о счастье и благополучии потомству. Конкретными носителями пережитков таких явно домусульманских верований в старом ауле были баксы — шаманы, кумалакшы — гадальщики, козбайлаушы — колдуны. Баксы играл на кылкобызе, плясал под звуки дангры, асай-мусая, выкрикивая нечленораздельно и без того непонятные слова заклинания, создавая видимость «вселения» духа, доводя себя до исступления. При этом он мог бить недомогавшего, чтобы «выбить» из его тела «злого духа». Сеанс этот повторялся несколько дней и нередко заканчивался трагическим исходом. Как с мусульманством, так и домусульманскими верованиями переплетаются у казахов обряды почитания умерших. Здесь мы видим, как в борьбе за существование здоровая стихия народного мировоззрения выработала определенное отношение как к жизни, так и к небытию. То повышенное внимание, которое уделяли наши предки уходящему, было обращено не столько в прошлое, сколько в настоящее и грядущее. Культ предков, как культ старших, бытовавший в казахском ауле, связан прежде всего с морально-этическими и нравственными устоями. Он являлся для народа здоровой основой и залогом сохранения себя как этнического целого в пору трудных исторических потрясений и горьких испытаний. В этом аспекте затрагиваемый нами вопрос сыграл, безусловно, объективно прогрессивную роль. По установившейся традиции правую сторону юрты, где по обыкновению спят старики, всегда оставляли свободной. И если в семье кто-то умер, то покойника на смертном одре также укладывали на этой стороне. Умершего из дома выносили вперед ногами, этим подчеркивалось, что он покидаает его навсегда. Если хоронили состоятельного степняка, рядом с его юртой ставили вторую, траурную, застлав ее пол коврами, установив с правой стороны кровать, покрытую черным ковром, на которой тело покойника должно было оставаться до окончания церемониала прощания с усопшим. Обычно в такой юрте сидели мулла и старики, убитая горем жена с распущенными волосами. Дочери или сестры, накинув на плечи черные шали, оплакивали умершего, встречая скорбным напевом — жоктау всех, кто пришел почтить его память. Лица мужского пола в это время подпоясывались кушаками из темной ситцевой ткани и становились в ряд у юрты, соответственно возрасту, занимаемому в семейном клане положению, для встречи с теми, кто решил разделить горе утраты. Опираясь на посохи в знак скорби, они поочередно обнимались с каждым, обмениваясь траурными приветствиями, и заходили в юрту вместе с ними лишь на время чтения молитвы и произношения слов успокоения — жубату. Как бы ни ссорились, ни враждовали аулы, у «свежей могилы» забывались все обиды. В дни, овеянные дыханием смерти, никто не смел вспоминать размолвку. Родичи, друзья и сверстники покойного приезжали на похороны со своими юртами, убойным скотом, кумысом, поминальными лепешками, баурсаками, сладостями, ибо поминальный дастархан должен быть разостлан для всех, кто изъявит желание находиться в эти траурные дни вместе с родственниками умершего.

Согласно древним поверьям, огонь нельзя тушить водой, в огонь нельзя плевать, нельзя наступать на очаг, шагать через него. По обычаю, как только невеста переступала порог, мать жениха должна была предать огню ложку масла, после чего, нагрев свои ладони над огнем, водить ими по лицу суженой сына. Существовал ритуал изгнания «злого духа», когда огнем описывали круги над головой недомогавшего. Культ огня прослежен еще у жителей средневековых казахстанских городов. В их домах имелись специальные очаги — алтари для возжигания огня. Интересно, что культ огня сосуществовал с исламом. Куплеты бадика (бедiк), песен-бессмыслиц, исполнялись дуэтом у постели больного его сверстниками, если тот страдал от воспалительного заболевания кожи. При исполнении всех этих обрядов произносились имя аллаха, мольбы об исцелении, просьбы о счастье и благополучии потомству. Конкретными носителями пережитков таких явно домусульманских верований в старом ауле были баксы — шаманы, кумалакшы — гадальщики, козбайлаушы — колдуны. Баксы играл на кылкобызе, плясал под звуки дангры, асай-мусая, выкрикивая нечленораздельно и без того непонятные слова заклинания, создавая видимость «вселения» духа, доводя себя до исступления. При этом он мог бить недомогавшего, чтобы «выбить» из его тела «злого духа». Сеанс этот повторялся несколько дней и нередко заканчивался трагическим исходом.

Как с мусульманством, так и домусульманскими верованиями переплетаются у казахов обряды почитания умерших. Здесь мы видим, как в борьбе за существование здоровая стихия народного мировоззрения выработала определенное отношение как к жизни, так и к небытию. То повышенное внимание, которое уделяли наши предки уходящему, было обращено не столько в прошлое, сколько в настоящее и грядущее. Культ предков, как культ старших, бытовавший в казахском ауле, связан прежде всего с морально-этическими и нравственными устоями. Он являлся для народа здоровой основой и залогом сохранения себя как этнического целого в пору трудных исторических потрясений и горьких испытаний. В этом аспекте затрагиваемый нами вопрос сыграл, безусловно, объективно прогрессивную роль. По установившейся традиции правую сторону юрты, где по обыкновению спят старики, всегда оставляли свободной. И если в семье кто-то умер, то покойника на смертном одре также укладывали на этой стороне. Умершего из дома выносили вперед ногами, этим подчеркивалось, что он покидаает его навсегда. Если хоронили состоятельного степняка, рядом с его юртой ставили вторую, траурную, застлав ее пол коврами, установив с правой стороны кровать, покрытую черным ковром, на которой тело покойника должно было оставаться до окончания церемониала прощания с усопшим. Обычно в такой юрте сидели мулла и старики, убитая горем жена с распущенными волосами. Дочери или сестры, накинув на плечи черные шали, оплакивали умершего, встречая скорбным напевом — жоктау всех, кто пришел почтить его память. Лица мужского пола в это время подпоясывались кушаками из темной ситцевой ткани и становились в ряд у юрты, соответственно возрасту, занимаемому в семейном клане положению, для встречи с теми, кто решил разделить горе утраты. Опираясь на посохи в знак скорби, они поочередно обнимались с каждым, обмениваясь траурными приветствиями, и заходили в юрту вместе с ними лишь на время чтения молитвы и произношения слов успокоения — жубату. Как бы ни ссорились, ни враждовали аулы, у «свежей могилы» забывались все обиды. В дни, овеянные дыханием смерти, никто не смел вспоминать размолвку. Родичи, друзья и сверстники покойного приезжали на похороны со своими юртами, убойным скотом, кумысом, поминальными лепешками, баурсаками, сладостями, ибо поминальный дастархан должен быть разостлан для всех, кто изъявит желание находиться в эти траурные дни вместе с родственниками умершего.